Ахметов возглавляет городское отделение Союза художников уже четыре года, и за это время в организацию пришло много молодых авторов. Он отметил, что ситуация была прогнозируемой, ведь в городе огромное количество образовательных учреждений – от художественных школ до колледжа и института. По его мнению, в Челнах людей с художественным образованием больше, чем рабочих на КАМАЗе. Однако молодые художники сидели дома и тихо работали, а Союз был замкнутой элитарной организацией.

Старшее поколение творцов приехало сюда после обучения в Петербурге и Москве – люди с элитарным образованием и именем. Естественно, и организация, и мастерские когда-то были созданы под них. Дальше сюда попадали только ученики уже состоявшихся мастеров, такой закрытый клуб. Нужно было быть воспитанником, чтобы обратили внимание. Это отсекло огромное количество молодых и породило стилистический перегиб в сторону живописи.

Ахметов подчеркнул, что его выбрали председателем в первую очередь потому, что Союз был в тяжелой ситуации из-за крупного долга в два миллиона за коммунальные платежи. Он понимал, что сейчас пришло время взяться за дело его поколению в лице коллег – Лилии Сафиной, заместителя, и Гульнары Никитиной, бухгалтера. Они помогали ему и организации на безвозмездной основе. Задача была закрыть долги, создать прозрачную процедуру вступления в организацию, решить коммунальные вопросы и сформировать благоприятную творческую атмосферу с последующей выставочной деятельностью.

Не менее важно, что у него было личное видение дальнейшего развития организации – привлечение молодых активных художников с оригинальным творческим лицом. Его творческое формирование с 17 лет проходило в мастерских СХР, и, конечно, ему было дорого это пространство – как родной дом. В юности его не покидало ощущение, что это все когда-нибудь закончится из-за разрозненности художников, у которых не было одной общей цели и лидера. Союз просто жил по инерции. Должность председателя больше напоминала роль общевыбранной жертвы, на которую перекладывалась ответственность, и тяжелая ноша приводила к проблемам с ментальным и физическим здоровьем у избранников.

Его поколение, рожденное в конце 70-х – начале 80-х, практически отсутствует: его представители исчезли, не сформировавшись в лихие 90-е. Более молодые оказались неспособными к объединенной работе в коллективе, так как они больше индивидуалисты, идущие к успеху любой ценой. Все эти факторы сильно повлияли на творческую жизнь в городе и дальнейшую судьбу Союза художников.

Ахметову удалось изменить эту тенденцию, просто внимательно наблюдая за тем, что происходит в городе, видя молодых художников. Взять, к примеру, Надю Хасанову. Она, уже известная за пределами Челнов, вместе с такими же молодыми коллегами устроила выставку в картинной галерее – «Скрытые фигуры». Он увидел, что они вышли за рамки привычного академического искусства и сразу же пригласил их в Союз. Затем появилась и Ксения Лапшина, получившая образование в Удмуртии. Она является ученицей Сергея Орлова, вершины современного искусства республики, и Вячеслава Михайлова – народного художника. Он предложил Ксении мастерскую, но с условием, что она будет искать свое уникальное «лицо».

На Киру Смирнову случайно наткнулся, когда подписывал документы в картинной галерее. Этот мастер делает гобелены. Увидел, что это искусство не челнинского уровня, более столичный вариант. Она училась в Питере, в Академии Штиглица. Нужно удерживать таких, мотивировать, чтобы они оставались в городе, чтобы извне приезжали художники. Когда он курировал выставки в Казани, однажды получил письмо от челнинки с просьбой выставиться – она работает углем в стиле гиперреализма. Милана Ланская уехала из родного города из-за отсутствия перспектив. Сначала она работала официанткой, чтобы накопить денег на переезд в Казань, и теперь ее цель – организовать выставку своих работ. После планируется и вовсе переезд в Таиланд, чтобы заработать средства и создать новую серию работ. Художник превратился в гастарбайтера, чтобы накопить деньги для творческой реализации.

Складывается ощущение, что выставочное пространство Челнов застряло в прошлом: одни и те же имена, похожие выставки. Да, есть ощущение дежавю, потому что это бесконечные пейзажи, натюрморты – одни и те же приемы и стандартные ходы. Однако основная большая часть жителей города не искушена, и им нужно что-то понятное. Концептуальное искусство не каждый способен осмыслить. Тем, у кого есть насмотренность, приевшиеся формы кажутся скучными, но можно посмотреть немного с другой проекции. Ему как руководителю приходится расставлять акценты: с одной стороны, сохранять базу, которая у нас в Челнах появилась, с другой – привлекать новые события. Думаю, что в голове что-то произойдет, и появится желание создать новое.

Это некрофильный бизнес: как зарабатывают на искусстве. Почему в Казани возможно открытие частной галереи, а в Челнах – нет? К сожалению, у нас нет элит в городе, которые видят свое будущее именно здесь: не пытаются создать инфраструктуру в Челнах, чтобы вкладывать капитал в развитие города. Еще у нас низкая покупательная способность. Даже в Казани, я уверен, частные выставочные площадки не работают на самоокупаемость, и государственные галереи наверняка себя не окупают. Это все работает на субсидировании.

За какую цену сейчас в Челнах можно купить хорошую работу? 10-15 тысяч рублей – это стартовая цена. Решающим фактором может оказаться личный контакт с художником, потому что любому мастеру зачастую важно быть понятым. И если покупатель осознает ценность покупки и может донести это до продавца, то вполне возможно, что тот даже подарит свою работу. Почему работы художников дорожают после смерти? Художник уже не создает новые работы после смерти, поэтому те, что остались после него, дорожают. Зачастую при жизни художника находятся люди, которые скупают его работы за небольшие деньги. Конечно, скупщики имеют меркантильный интерес искусственно увеличить стоимость этих произведений уже после смерти творца, подчеркивая значимость художника. Это некрофильный бизнес. Люди состоятельные мало образованы в сфере искусства. Можно ли это изменить? Думаю, можно.

Я сотрудничаю с одним из казанских арт-пространств: галерея, выставочный зал и ресторан в одном лице. Организаторы поделили зал на черную и белую стороны, подвели профессиональное освещение для презентации инсталляций, и изначально начинали функционировать как кальянная, что вызвало много негатива со стороны художников: «Да как так, картина и в кальянной!». Но были и те, кто смотрел проще. Постепенно кальянная превратилась в ресторан, заняв определенную нишу. И выставки стали приносить прибыль – люди идут на экспозицию и покупают еду. Это пример того, как искусство и бизнес вошли в симбиоз: состоятельные люди преимущественно тратят деньги на блюда, прибыль от гастрономии позволяет организаторам поддерживать художников. Так две сферы деятельности друг друга подпитывают по принципу хлеба и зрелищ. Когда картины меняются, и с интерьером происходит чудо – он начинает нести энергетику художника, и визитеры попадают в совершенно иное место. Татарское искусство должны ценить и поддерживать прежде всего сами татары.

Куда движется современное искусство? Искусство – это многослойный пирог. Эстетика «трэш-арта», перформансы из бутылок и пластика уже пройденный этап. Сейчас, напротив, гиперреализм и академизм вышли на новый уровень, развивается киберпанк.

На каком этапе творческого развития находитесь вы сейчас? Недавно у меня прошла выставка в галерее «Бизон», где подведены определенные итоги трехлетнего сотрудничества с этой галереей. Там разнообразно получилось, такая эклектичная экспозиция. Сейчас колеблюсь между текстилем и работами из дерева: у меня собрано огромное количество материалов из дерева, которые я копил – собралось много всего. Возможно, вернусь к винтажной графике: ранее уже работал сухой кистью и маслом. После выставки нужно выдержать паузу и прислушаться к себе.

Почему вы выставляетесь не в Челнах, преимущественно – в Казани? У меня был трехлетний контракт с галереей «Бизон», и они являлись моими представителями. Все вопросы по организации выставок надо было согласовывать с Казанью. Сейчас эти обязательства мы поставили на паузу, хотя в свое время сделка спасла не только меня, но и Набережночелнинское объединение. Союз задолжал по коммунальным платежам около двух миллионов рублей. Благодаря контракту я имел возможность решать вопросы Союза, не думая, где найти деньги. Когда мы долг закрыли, то подсчитали: вот если бы мы – администрация организации – получали по 15 тысяч каждый месяц, в итоге выходила примерно та же сумма. Получается, закрыли долг своими зарплатами.

Вы являетесь ярким представителем так называемого татарского авангарда. Как вы думаете, есть ли потенциал у национальных художников шагнуть за пределы республики? Потенциал есть, и я считаю, что это во многом зависит не от творцов, а от нации – поддерживать своих художников, покупать их работы, выставлять. Я не сомневаюсь в таланте наших художников. Вот, к примеру, челнинский автор Хамит Латыпов, который работает с разными материалами. Он много лет пытается получить звание народного художника, выпустил не одну книгу о резьбе по дереву; создал фундамент для системы образования татарской национальной резьбы. Как резчик он углубился в символизм доисламского периода: там и тенгрианство, и общность с Алтаем, с древними пластами. Он родился в деревне, «вытащил» самые корни, и в его творчестве консистенция татарского искусства. Прежде всего, нужна вера в то, что это ценно, и это должны сами татары ценить.

В последнее время отмечается подъем национальной культуры. Это больше наносное или нечто более глубокое? В данный момент увлечение культурными особенностями носит больше сувенирный характер – то, что может купить средний турист в Казани. А произведения искусства остаются в тени. Есть еще второй момент: поколение, которое родилось в 50-х, и создало костяк того татарского передового творчества. Эти люди родились в деревне, имеют глубокие корни со своей историей, владеют татарским языком, понимают культуру. На смену продолжателей дела уже нет. Сейчас, мне кажется, начнется отток национального искусства, потому что на молодежи отразился мультикультурный фактор. Коллективное «мы» сейчас является усредненным человеком по всему миру.

«В Челнах произошел скульптурный геноцид» – Вы не раз высказывали озабоченность состоянием скульптур Ханова в нашем городе. Сейчас реконструкцией одной из его работ занялась самарская общественная организация… Я родился в Челнах и видел много скульптур, которые были раньше и сейчас отсутствуют. У нас, на мой взгляд, произошел скульптурный геноцид, и очень много ключевых памятников уничтожены в 90-е и начале двухтысячных. То, что мы сегодня имеем – в основном бетон, потому что его нельзя было сплавить и продать. Если бы скульптуры были из бронзы, их бы уже утилизировали. Скульптуры все в удручающем состоянии, имеют трещины. И об этом много говорят не только мы, художники, но и другие горожане. На все один ответ: то кризис, то еще что. Такими темпами в городе культуры в принципе не останется. И остается единственная архитектурная форма в лице Родины-Матери – военный мемориал. Наследие Ханова носит больше декоративный характер. Никто не понимает, что это уникальное явление в истории искусства России. Я думаю, очень важно глубокое осознание необходимости сохранения лица нашего города. Да, мы можем делать выставки, какие-то мероприятия, но есть наследие, о котором мы много говорим и о котором надо заботиться – закладывать бюджеты на сохранение и расширение.

У нас город прекрасных парков, скверов, но нет объектов малых архитектурных форм, а то, что есть, рушится, и очень многое уже утрачено. Городские власти должны взять на себя задачу по созданию необходимой инфраструктуры для развития художников именно в Челнах. К примеру, строительство музея изобразительных искусств с залами для постоянных и временных экспозиций, ведь многие поколения художников уже ушли, оставив после себя огромный, но недоступный фонд работ. Современное поколение не имеет возможности видеть эти произведения – их просто негде выставлять. В музее можно и мастерские организовывать для молодых творцов. Это позволит им, занимаясь волонтерской деятельностью в музее, создавать экспозиции и соприкасаться с имеющимся наследием.

Наконец, почему бы нам ежегодно не проводить фестиваль скульптуры имени Ильдара Ханова, чтобы развивать не только музыкально-танцевальную, но и визуальную составляющую культуры. Если власти боятся так называемого «провокационного искусства», то в городе есть эксперты – Союз художников и старшие поколения, которые не допустят актов акционизма. В конечном итоге, необходим вопрос доверия и искреннее желание сохранить талантливую молодежь в городе, чтобы они видели здесь перспективы и вкладывались в его развитие.